И вот, наконец, третья статья. В ней — две печальные истории. В первом случае после возвращения в интернат подросток покончил с собой. Во второй — только начавший жизнь малыш вместо семьи попадет в Дом малютки при живых родителях. В общем, о нелегком выборе взрослых и последствиях их решений.
Разговор с женщиной, чей воспитанник после возвращения в интернат, повесился
Именно эта история натолкнула на мысль« покопаться» во вторичном сиротстве. Когда писали про юного самоубийцу из Шаталова, стало известно, что его перед этим вернули из приемной семьи в детский дом.
При этом в интернате сказали, что таких много...
Тогда женщина, взявшая его на воспитание, казалась многим чуть ли не самым ужасным человеком на свете. Однако беседа с ней показала ситуацию с другой стороны.
Вова — трижды« приемыш»
У Ларисы Леонидовны четверо детей. Все приемные, своих она не могла иметь. Первую малышку, Настю, удочерила в 24 года. А когда Анастасии было уже 12 лет, она с мужем решила усыновить еще одного ребенка: мальчика. Из приюта, что на улице Неверовского в Смоленске.
Директор показала фото Вовы, рассказала, что мать лишена прав, что он был уже в двух патронатных семьях, но нигде почему-то не прижился. Ему тогда было 7 лет.
— Мы, без сомнений, решили взять его. Воспитывали с мужем Володю до 14 лет. Не сказать, что он очень трудный, просто шустрый. Обмана не переносил и еще на него никогда нельзя было повышать голос, — рассказывала мне женщина.
Бездетная многодетная
Кроме перечисленных двух, женщина еще брала четверых из инерната. Трое детей до сих пор с ней. А одного забрала мама, когда вернулась из мест заключения. Освободилась, ее дочки оформили опеку над этим малышом. И ребенка забрали.
— Позже я нашла Степана в интернате в Прудках. На голове — восемь швов. Его мама уже на том свете, он снова стал никому не нужным и попал в детский дом. Я хотела забрать его, но мне не дали: жилплощадь маленькая. Учитывают ведь всех, кто в доме живет, а семья у меня уже большая: супруг и трое деток, а старшая, Настя, уже замужем — она отдельно. Вот внуков мне подарила.
По словам женщины, у нее со всеми детьми хорошие отношения. Беда случилась только с Володей.
— Что сказать... Это трагедия. Страшная трагедия. Мой дом всегда был для него открыт. Что с ним произошло? Не знаю. Зря я согласилась отправить его в интернат...
Мам, отпусти меня
Уже в подростковом возрасте у Владимира появились две родные сестры. Они захотели с ним сблизиться, брать на выходные. Женщина предложила все это решить через« опеку». Общение с сестрами ей не особо нравилось. Было много разговоров. И он сказал:
— Мам, отпусти меня в интернат. У меня там родная сестра живет, в Шаталово. Хочу с ней видеться. Я люблю тебя, но ведь и сестра родная. А то сбегать буду.
Одна из сестер Владимира сама воспитывалась в этом интернате. Возможно, что разговор с ней повлиял на его решение вернуться в детский дом.
— И я согласилась. Моя ошибка, что я написала этот отказ по его просьбе , — вспоминала женщина.
Потом они созванивались.
— Мам, у меня все в порядке, — говорил он.
Писал разные сообщения в «Одноклассниках». Ни на что не жаловался. А потом — известие: повесился.
- Если бы я знала, что с ним что-то не так, я бы забрала, я бы вытащила , — с горечью говорила мне собеседница. — Это такая боль...
Впрочем, в органах опеки мне сказали, что между Ларисой Леонидовной и Владимиром был конфликт. Подросток был трудный, курил« спайс». Скорее всего, именно это и привело к страшным последствиям: возвращению в интернат и самоубийству.
Еще одна нерождественская история
Распиаренный во многих СМИ случай счастливого усыновления молодой пары(Смоленская пара 15-летних сирот и их ребенок спасены Российское законодательство местами негуманно. Но ребятам повезло ) закончился возвращением всех троих в приют. Писатель, психолог Юлия Жемчужная посочувствовала 15-летней беременной девушке-сироте. Тогда было известно, что если Полину не усыновить, ее ребенок попадет в интернат. Усыновила и ее, и папу ребенка, и их новорожденного.
Казалось, счастье должно переполнять всех. Но... Вскоре парень начал писать письма в ведомства о том, что его условия проживания не устраивают. Дом без удобств, хозяйство большое, нужно трудиться и т д. Все это, видимо, было далеко от того, о чем мечтали юные родители. И даже то, что их ребенок теперь окажется в доме малютки, не остановило никого. Они захотели уехать. А контролирующие органы, и без того с недоверием отнесшиеся к этой истории, начали череду проверок.
И вот итог — запись в Фейсбуке у режиссера Ольги Синяевой, внимательно следившей за развитием событий: «Полгода длилась эта эпопея... „Рождественская история“ была лишь иллюзией, а в реальности дурной сон с анонимками, милицией, прокуратурой... Сегодня чиновники добили эту историю. Юлия Григорьевна больше не опекун Олега, Полины и 4-месячной Сони. Она отказалась сама. Просто это стало выше человеческих сил. Я ей очень сочувствую. Кто умеет, помолитесь, пожалуйста, за Юлю и ее детей. Бывших и настоящих».
Вот и сказке конец.
Право выбора
Безусловно, право выбора где и с кем жить есть как у взрослых, так и у детей. Впрочем, родные чада обычно об этом не задумываются(если не брать« крайние« ситуации с побоями и издевательствами родителей над ними). Ведь у них в мыслях не мелькает интернат с привычным укладом жизни, старыми друзьями и до неприличия знакомыми воспитателями. Кровные дети родились с данностью: вот твои родители и вот твой дом.
Протестовать против этого глупо. А если подросток и решится на побег из дома, то обычно это заканчивается простой лупкой без вопросов: «Может, ты хочешь пожить где-то в другом месте?» И даже если мама и постращает тем, что отдаст ребенка куда-то, то никто не воспримет это всерьез, как реальное предложение. В ответ разве только прокричит подросток: «Я не просил меня рожать!» Но ни папа, ни мама не подумают его по-быстрому абортировать.
А вот если приемный скажет: «Я не просил меня забирать из детдома!» То тут уже мысль о социальном аборте закрадется в душу: «Хочет назад, неблагодарный». А подросток уже увлекся игрой — видит: зацепило. Да к тому же уже и правда хочется к друзьям. Вот и рушится семейное счастье на глазах...
При всем этом, стоит отметить, что последнее слово в подобных ситуациях — за взрослыми. Именно на них навсегда ложится груз письменного отказа, возврата ребенка в детский дом. Пусть он и говорит, что сам хочет уехать, может, даже требует этого, а все равно отказываются именно родители. И ответственность за принятое решение неизбежно лежит на их плечах. Ведь усыновлять или нет — тоже решали они, ребенок мог повлиять только косвенно.
В ближайшем будущем — четвертая, заключительная, статья. В ней — интервью со специалистами по усыновлению: первым заместителем начальника Департамента Смоленской области по образованию, науке и делам молодёжи Николаем Николаевичем Колпачковым; и. о. начальника отдела опеки, попечительства и интернатных учреждений Еленой Александровной Корнеевой и ведущим специалистом отдела опеки, попечительства и интернатных учреждений Светланой Михайловной Цыпкиной.
моя подруга училась с 2ого по 5ый класс в интернате, мы с ней долго дружили, прежде чем она поделилась со мной всеми ужасами, которые испытала на себе.
в детстве была добрая, ласковая, способная, с чувством собственного достоинства, которое не позволяло ей быть как все, а именно - прогибаться под лидером, в тоже время она не умела защищаться и ее сильно травили однокласники, били, унижали)(чучело отдыхает!), она терпела, не жаловалась, каждую ночь в подушку плакала.
учитель попалась хорошая в начальной школе, у нее она была отличницей, но это до обеда, потом учитель уходила, и начинался произвол, воспитатели сквозь пальцы смотрели на разборки детей, ночью могли поднять некоторых и в одних трусах поставить в корридоре с разведенными руками на несколько часов.
после начальной школы вообще кошмар был, учеба на нуле у всех, никто за детьми не следит, в 4ом классе половина детей уже курили, ее еще более изощренно травили, учителя только добавляли масло в огонь, она сбегала, плакала, умоляла мать не отправлять ее обратно, но только в конце 5ого ее мать все-таки забрала. бесследно это не осталось, говорит учеба выправлялась еще года 3, в нормальной школе дети тоже ее не приняли, интернатской двоешницей обзывали, потом она еще одну школу поменяла и там все пошло нормально, говорит она всегда с ужасом думала о моменте, когда все узнают,ч то она училась в интернате и опять начнется ее кошмар. но вроде обошлось, она подальше спрятала воспоминания о тех годах.
сейчас уже взрослая женщина, добрая, веселая, заботливая, успешно работает, ребенок очаровательный, добилась намного больше, чем все ее однокласники из выпускного класса, но!!! стоит случайно обмолвиться о тех годах кому-то, она уходит подальше, потому как слез сдержать не может. Видела однажды эту картину, одна минута - совершенно счастливый человек, а в следующую - задыхается от слез - ужас!
Говорит - не могу быть сильной, когда вспоминаю те годы.
И матери своей простить не может, что та не могла ее защитить, оставила бороться одну против всех..... хоть и любит ее,и отношения у них нормальные...
с мужем не сложились отношения, любила за двоих, семью тащила на себе, а муж сел на шею, ножки свесил и еще и тыкал в ее недостатки.
ребенка опекает как курочка, ребенок купается в любви и заботе,.... очень нервно относится к возможности, что ребенка кто-то обидит, особенно взрослый.
недавно гуляли с детьми, и через парк вышли к тому интернату, прозвучала фраза "спалить бы его к чертовой матери, от этого места злом несет"...... и это через 20 лет.......
говорит, мать ее успела во-время забрать, еще годок-другой и пропащий был бы человек.
| 1 0 -1 0 |
Вот -вот - "очень нервно относится к тму, что кто-то может обидеть ее ребенка" - это про меня... Конечно, ноги растут из детства, что уж тут поделать... Недавно узнала, что моего реьенка оставляли одного в группе в детсаду, так как на физкультуре у нее не было надлежащих шортиков... Я такой скандал закатали заведующей, что она очень долго потом передо мной извинялась...
Мой глубокое ИМХО - родители должны стоять между ребенком и миром как стена пока она не вырастет, защищать его от всех и вся. Потому что он - птенец, а они - его родители...
Самые значимые люди в судьбе ребенка - его родители. Их поведение, мышление и образ жизни он неосознанно копирует в будущем, когда сам задумывается о создании семьи. Поэтому и первое предательство со стороны близких людей воспринимает особенно остро. Большинство мальчишек и девчонок, выросших в детских домах и интернатах, - это сироты при живых мамах и папах. Лишенные тепла и ласки, тоскующие по нежности, испытывающие острую потребность во внимании, они мечтают как можно скорее создать собственные семьи и искренне верят в то, что для этого достаточно просто взаимно полюбить кого-то.
Фото Рейтер
Разговорить этих резких, недоверчивых парней и девушек нелегко: они не понимают интереса постороннего человека к своей персоне и поначалу даже грубят. 21-летний Рома до сих пор не знает, как совершать покупки через интернет, и лишь недавно освоил смартфон. Зато уже успел жениться и развестись, а еще - стать отцом. Но навещать маленького сына отказывается. Назло бывшей жене.
Ирина в свои 25 воспитывает троих детей от разных мужчин, ни один из которых так и не стал ее законным мужем. Однако она не отчаивается: знакомится по интернету, умудряется находить время для свиданий. Боюсь, четвертый младенец тоже не за горами: Ирина просто бредит идеей встретить, наконец, Того Самого - настоящего, любимого, заботливого. Как в телесериалах, которые она смотрит запоем. Увы, примитивные мелодрамы - единственная для нее возможность полюбоваться на нормальные семьи: когда-то мать бросила Иру в роддоме, и за последующие годы забавная девчушка, страдающая косоглазием, не приглянулась никому из потенциальных усыновителей.
Думаешь, нам, интернатовским, есть чем хвастаться? - угрюмо спрашивает ее подруга, 22-летняя Нонна.
Фото Сергея Лозюка
Я уже наслышана про еще одну нелегкую судьбу: мать Нонны умерла, когда девочке было четыре года, отец вскоре спился и был даже рад, когда единственную дочку определили в детский дом: ребенок раздражал, не давал выспаться после попойки, требовал игрушек, еды и постоянно лез на руки, отвлекая от “важных” дел. Первое время Николай писал Нонночке письма, пару раз приезжал навестить, даже подарил плюшевого зайца. Эту игрушку Нонна хранит до сих пор как ценнейшую реликвию: больше от родного отца она не получила ни одного подарка. Спустя пять лет директор учреждения, где воспитывалась девочка, вызвала ее на разговор и сообщила, что папы больше нет: каким-то образом он оказался в далеком российском городе, выпил паленого спирта и умер.
Чуть оттаяв после латте с десертом, которые мы поглощаем за разговором в кафе, Нонна снисходительно соглашается окунуться в воспоминания:
Мама и папа когда-то были очень добрыми и ласковыми.
Я потом в детском доме и в интернате, когда все ложились спать, часто закрывала глаза и представляла, как они меня обнимают. Конечно, ревела в подушку. Знаешь, легче было тем, кто вообще не помнил, что такое настоящая семья. А у меня еще оставались какие-то обрывки в памяти. Даже когда отец уходил в запой и несколько дней не вспоминал, что меня нужно покормить, я все равно знала, что кому-то нужна.
А когда попала в детский дом...
У нас были хорошие воспитатели и учителя, строгая, но справедливая директор. Но это были чужие люди. Однажды меня пытались удочерить. Мне было девять, когда красивая женщина и ее муж пришли в детский дом, поговорили со мной. Прошел слух: я им понравилась. Мне завидовали подружки, даже наставники на уроках могли сказать что-то вроде: “Ну, Нонна, давай, напрягись, скоро ведь в хорошую школу перейдешь, там будет стыдно не знать таких элементарных вещей!” Я очень хотела в эту семью, но... То ли возникли какие-то проблемы с оформлением документов (родной отец тогда еще был жив, но где находился, - оставалось загадкой), то ли усыновители передумали... Мне долго не говорили, что они больше не придут, а я ждала, сидя на подоконнике в обнимку со своим зайцем. Когда поняла, что это все, жить расхотелось. Да и остальные дети подливали масла в огонь, дразнили, насмехались. Радовались, что я упала со своего пьедестала. Я их не виню: мы все страшно завидовали этой “отборной касте” - тем, кого усыновляли и удочеряли. Увы, чаще всего это были малыши до пяти лет. А я уже считалась “перестарком”...
Интернатовские девочки рано начинают половую жизнь. Не потому, что какая-то там любовь-морковь. Нет, просто нам всем ужасно хочется внимания и ласки от другого человека. Я впервые занялась сексом в 15 лет с самым крутым 17-летним парнем из нашей параллели. К счастью, обошлось - не забеременела. Хотя мы не предохранялись: не знали, как это делается. К нам в интернат с лекциями приходила гинеколог, рассказывала о ВИЧ, о заболеваниях, передающихся половым путем, постоянно повторяла фразу про необходимость предохранения. Про презервативы наслышаны были все, но это не значит, что парни умели ими пользоваться. Что касается таблеток для девочек, с этим тоже была проблема: мы ведь не располагали своими деньгами. Надо было идти к воспитателю, объяснять ситуацию. А что тут объяснишь? Мол, все подружки уже стали женщинами, мне тоже хочется...
После интерната я вернулась в дом, из которого меня когда-то забрали ребенком. Соседи меня вспомнили. Одна бабушка, которая хорошо знала мою маму, даже взялась опекать: объяснила, как оплачивать “коммуналку”, помогла устроиться на работу, постоянно угощала домашними блинчиками, супчиками, подарила кулинарную книгу, чтобы я хоть что-то научилась готовить. Мне вообще везло на хороших людей. Кроме мужчин. Бабушка бабушкой, но ведь, по сути, чужой человек. А выживать в этом мире одной было трудно и страшно. И я как в омут с головой окунулась на работе в роман с тридцатилетним мужчиной. Он - начальник цеха, женат, отец двоих детей. Но мне было все равно: я впервые за долгие годы купалась в обожании, комплиментах. Отмерено моему счастью было всего полгода. Пока я не поняла, что беременна и не сообщила своему мужчине. “Любовь” закончилась сразу и навсегда: он совал мне в руки деньги на аборт, потом перестал отвечать на смс. Через пару недель я узнала, что он уволился.
Я решила рожать. Почему? Мне нужен был рядом родной человек, чтобы не свихнуться от одиночества. Врач в женской консультации рассказала мне про социальные центры для женщин, оказавшихся в похожей ситуации, чтобы я туда обратилась за помощью, если будет совсем невмоготу. А бабушка-соседка заверила, что будет во всем помогать. Святая женщина! Девчонки на работе скинулись, купили распашонки, пеленки, профсоюз выделил деньги на коляску. Я родила девочку, как и хотела. Ей сейчас три года. Папаша платит алименты, но это копейки, ведь у него еще двое несовершеннолетних ребят. Меня никто не учил быть мамой, я очень боялась, что ничего не получится, это была моя навязчивая идея: вдруг у меня отберут ребенка и сдадут в детский дом, потому что я безалаберная, молодая. Но справилась. Дочке уже три годика, только-только в садик пошла. Главное - мы есть друг у друга.
А то, что оказались не нужны папе... Что ж, бывает. Наверное, я передала моей девочке это в наследство.
В чем заключается основная трудность для юношей и девушек, выросших в интернате и желающих создать свои семьи? Психолог Наталья Смущик объясняет:
В детском доме дети зачастую не воспринимают своих ровесников как потенциальных партнеров для построения семейных отношений. Проживая годами в закрытых учреждениях, видя друг друга каждый день, подросшие девочки и мальчики крайне редко влюбляются друг в друга и еще реже создают потом семьи с выпускниками того же социального учреждения. Кроме того, всем известно, что потребность в любви, безопасности, значимости может удовлетворяться только в полноценной семье. Детям-сиротам часто не хватает простых тактильных контактов как формы выражения любви. Закончив обучение в интернате, встретив во взрослой жизни парня/девушку, не сильно раздумывая, они вступают в сексуальные отношения, считая, что это и есть та самая любовь. Важно, чтобы такие дети общались с ровесниками из других социальных учреждений, из обычных школ. А лучше - проживали в семьях. Чтобы видеть перед глазами пример мужского и женского поведения, как приемные родители или усыновители выполняют разные социальные роли: мужа, жены, отца, соседа. Это поможет в будущем, когда придет пора вступать во взрослую жизнь и знать, как себя вести в социуме.
Многие бывшие воспитанники детских домов и интернатов признаются: они не умеют любить, не знают, что это такое. Можно ли научить этому чувству уже взрослого, сформировавшегося человека?
Стоит начать, пожалуй, с определения понятия любви. Очень часто его путают с влюбленностью. Хотя состояние влюбленности и восхитительно, оно кратковременно и в основном эгоцентрично. Любовь - это выбор, волевое решение совершать какие-то хорошие действия в адрес другого человека, даже когда нас не захватывают чувства влюбленности. Проявлять любовь мы учимся, как правило, в своих семьях, наблюдая за отношением родителей или других родственников друг к другу. Выражаем любовь разными способами. Семейный психолог Г. Чемпен выделил пять языков любви. И учить этим пяти языкам нужно всех - и детей, и взрослых. Преимущество подростков из полных и благополучных семей в том, что они это видят ежедневно и усваивают как нечто естественное, само собой разумеющееся. Ребята из детских домов такой возможности лишены. Единственный шанс наблюдать за “нормальными отношениями” - попасть в полную приемную семью либо на каникулы в патронатную. В жизни каждого ребенка-сироты в идеале должен быть значимый взрослый, проявляющий к нему любовь.
Фото Александра Стадуба
Быть может, имеет смысл ввести в интернатах в качестве школьного предмета этику и психологию семейной жизни? В обычных школах предполагается, что такое воспитание и такие знания дети получают в своих семьях, а как быть с теми, у кого нет родителей?
Проблема не в статусе ребенка. Это характерно для современного общества в целом: кризис семейных ценностей, огромное количество разводов, дети, рожденные вне брака, популярное у молодежи сожительство. Курс этики и психологии семейной жизни, наверное, необходим всем школьникам, а не только тем, которые обучаются в детских домах и интернатах. Конечно, одним уроком в неделю или курсом факультативных лекцией мы не сможем стопроцентно повлиять на умение правильно взаимодействовать с людьми, но учить этому подрастающее поколение необходимо.
КАК ПОМОЧЬ ДЕТЯМ ИЗ ИНТЕРНАТОВ
Для начала - не стигматизировать кризисные семьи, стараясь при каждом удобном случае высказать им свое осуждение и презрение. Такое поведение “успешного социума” лишь “топит” их еще глубже, в результате чего дети оказываются в системе закрытых учреждений.
Поддерживать благотворительные фонды и программы, деятельность которых направлена на грамотную работу с детьми-сиротами. Например, в Беларуси действует программа “Теплый дом”, главная ее цель - создание детских домов семейного типа, в каждом из которых воспитывается не менее 5 детей-сирот. На сегодня создано более 40 таких заведений. Согласно договору, заключенному между родителями-воспитателями и Белорусским детским фондом, дом находится в собственности фонда 15 лет. Если семья в течение этого времени сохранит статус детского дома семейного типа, жилье безвозмездно перейдет в ее собственность.
Становиться наставником для детей и дарить им свое индивидуальное внимание. В идеале у каждого ребенка должен быть свой волонтер, который может обучить его навыкам взрослого поведения и решению сложных жизненных ситуаций.
Еще в советское время, мы, — дети детского дома, — довольно часто общались с детьми из интернатной системы, и уже спустя годы хочется сказать, что дети, выходящие из этой государственной системы, терпят в жизни фиаско не меньше сирот, а может и больше.
Нередко мы и дрались именно потому, что считали, что интернатовские дети живут более комфортно, у них есть родители, а значит они не такие, как мы. Мы довольно часто участвовали в соревнованиях в сиротском секторе, где были только детские дома и школы-интернаты, мы были в одном социальном пространстве, гетто, из которого как детдомовским, так и интернатовским вырваться весьма сложно. Уже потом, работая в этой системе, руководя театральным кружком, начал осознавать, что у этих детей проблемы куда круче, нежели у выпускников сиротских учреждений даже с диагнозом ЗПР.
Все завязано даже не на наличии проблем со здоровьем, а на отсутствии включенности в общественное пространство, на соответствующих знании и опыте, которые образуются в рамках проживания в этой цикличной системе. Где есть все свое: и школа, и персонал, и лечение, но нет главного – инклюзивности, без которой ребенку (тем более если у него есть проблемы со здоровьем) сложно встраиваться в общество, не готовое к инвалидной коляске, белой трости, машущему руками глухонемому ребенку. И именно эта оторванность приводит к тому, что ребенок из интернатой системы оказывается просто вырван из жизни.
Не буду ссылаться на мировой опыт, но такого количества школ-интернатов, как в России, не встретишь, наверное, даже в государствах постсоветского пространства. Наша история — это довольно давнее отношение государства к детям с ограниченными возможностям. Еще как-то можно понять, когда детей калечит война, и общество просто не успевает принять их в свои семьи, тогда государство создает социальные институты, чтобы спасти детей от проживания на улицах. Но сегодня нет войны, сегодня дети с ограниченными возможностями могли бы проживать и в семьях российских граждан, и даже иностранных семьях. Но до сих пор среди чиновников нет понимания, что для ребенка лучше тренироваться жить в том пространстве, где ему завтра предстоит строить отношения с другими людьми, создавать семью, быть востребованным, полезным обществу и государству. Много говорят, что повернуть эту махину невозможно, ведь часто родители, узнав, что их дети имеют проблемы со здоровьем, до сих пор отказываются от них, и как раз в этой точке должна начать работать нормальная система защиты детства. Не отправкой ребенка навечно в цикличную систему интернатов и детских домов, а найти путь, при котором он не пропадет на годы, а уже потом выйдет на свет белый, не готовый сам, в неготовое же общество.
Я неоднократно встречался с руководителями школ-интернатов, общался с детьми, и даже там есть разлад в понимании того, чем и как должен жить молодой человек, готовясь будущей жизни. Директор искренне верит, что только эта система способна дать качество жизни, а сами дети считают, что слишком оторваны от общества, и хотели бы, к примеру, учится в общеобразовательной школе. Например, одна девочка-колясочница, заканчивая университет, сказала мне, что если бы она жила в школе-интернате, пределом ее мечтаний было бы другое подобное заведение. А в разговоре с девочкой из Казахстана я узнал, что ей самой хочется прожить в школе-интернате всю жизнь, потому что с ним связана вся ее история, а ей самой не особо хочется двигаться вперед. А ведь она имеет уже и квартиру, только не имеет опыта проживания в ней. Она уже ребенок системы. Подаренный ей ноутбук развернул ее, наконец, к активным действиям, хочется в это верить.
Следует также сказать, что одно образование не является фактором будущей адаптации выпускников интернатной системы, ведь вопросы создания семьи, самостоятельного проживания, налаживания контактов с другими участниками общественного процесса не менее важны. Такого опыта нет ни у детей-сирот, ни у интернатовских детей. Что те, что другие идут в профессиональные училища, в которые мало кто идет еще. Ну а то, что часто дети школ-интернатов создают семьи, еще раз подтверждает, что привыкшие жить в закрытых системах дети, воспроизводят их уже на личном уровне. Ведь и сообщества детей, вышедших из этих систем, крайне агрессивны, и ясно почему, потому что им не понятно, как жить там, куда они попадают после выхода из системы.
О детских домах говорится много, этому способствует добровольчество, но как мало можно узнать о жизни детей из школ-интернатов. При этом многие благотворительные фонды вроде бы много занимаются проблемами этих детей, однако и фонды тоже часто не способны перестроить свое понимание, не хотят понимать, что только перемещение ребенка в общественное пространство, семью, постоянный контакт с обществом и людьми помогут ребенку с ограничениями физических или умственных возможностей жить качественной жизнью. Но для этого важна и информация о том, что данная система не способна давать качественного детства, а значит, и будущей жизни.
О жизни выпускниц детдомов написано не так много. Чаще всего под пристальным вниманием жизнь мальчишек — больше всего проблем приносят именно они, сначала в сиротском учреждении, потом за его пределами. Девочки — не такая проблема для общества, однако у них самих проблем море. И одна из главных — многие из них не могут создать нормальную семью и стать матерью.Нет, конечно они рожают. И конечно замуж выходят. Однако очень часто все это заканчивается полнейшим фиаско: брак разваливается, а от детей отказываются еще в роддоме. Причина — в неспособности и неготовности молодой женщины нести материнскую нагрузку, решать житейские проблемы. Для этого нужен опыт, хотя бы подсмотренный в детстве. Детдомовским девчонкам не у кого подсмотреть.
Все лежит в области их становления сначала как девочек, потом девушек в рамках сиротского учреждения. Где довольно часто они ими так и не становятся. Опять же — внешне становятся, и только. Воспитанницам детдома не позавидуешь. Сначала им трудно встроиться в фактически мальчишеский детский дом, затем выживать в нем. Ведь там деление на мальчиков и девочек чисто визуальное. Приходится быть в постоянном напряжении, отстаивая свои права. Девочка научается отбиваться даже в самых простых ситуациях не словами или паузой, а наоборот — агрессивно, часто истово. Потому что иначе не выживешь в этой среде. Других опций для регулирования отношений им не предлагают. Успешная в детдоме девочка вряд ли будет столь же успешна во взрослой жизни — потому что главное орудие, агрессия, за воротами сиротского учреждения становится не достоинством, а недостатком.
Что еще происходит — у сирот нет представлений о личностном пространстве. И отсутствует нормальное половое воспитание. Это сложно замерить, но это отражается на будущей жизни. И когда я вижу фотографии, на которых тискаются не только сироты, но и приходящие добровольцы, мне понятно, что стирание границ личностного пространства продолжают и волонтеры. Процесс этот остановить невозможно, и часто он уже и нужен детям, они привыкают к этим самым обниманиям. Это уже их личностный минус. Возможно ли это поправить? Теоретически да, к примеру ввести раздельное воспитание, добавить сотрудников-мужчин (пока подавляющее большинство сотрудников в детдомах — женщины). Но это опять же будет искоренение одной проблемы обретением новой, несколько другой, иного содержания. Дети будут жить раздельно, но опыта отцовства и материнства так и не получат.
Опыт, который передает ребенку мама или папа сложно спроецировать и передать из ложечки, для этого нужен контакт, процесс, связь, сотрудничество. Возможно ли в рамках детского дома создать условия, при которых девушки получат эмпирический материнский опыт?
Опять же — только теоретически. Большинство сотрудников — женщины. Может, они передадут свой опыт воспитанницам? А то пока девочки-сироты не видят в воспитательницах лишь исполнителей. Но никак женщин с разносторонним опытом, интересами, потребностями, проблемами. Однако даже при всем желании сотрудницы детского дома не смогут изобразить семейную жизнь на работе. Да и не будут они делиться опытом — не для того они там не для того.
Вывод очевиден — для того, чтобы девочка-сирота стала успешной именно как женщина, как мать, в детстве ей нужна семья. Пусть гостевая, но семья. А так будет бесконечное повторение пройденного, выпускницы детдомов будут воспринимать жесткое обращение к себе как настоящее отношение, потому что иного не знали. А ведь любовь и чувства это нечто иное.